Защита в международном уголовном трибунале

О своем уникальном опыте осуществления защиты бывшего президента Югославии Слободана Милошевича и лидера Сербской демократической партии Душко Тадича в Гаагском трибунале, Альфреда Мусемы в Международном уголовном трибунале по Руанде, президента Либерии Чарльза Тейлора в трибунале по Сьерра-Леоне рассказывает известный нидерландский адвокат, первый защитник в первом международном трибунале после Нюрнбергского процесса МИХАИЛ ВЛАДИМИРОФФ.

М Михаил – нидерландский адвокат с русскими корнями. Во время революции его дедушка и бабушка бежали из Петербурга в Финляндию, и после нескольких переездов оказались в Индонезии, где его дед проработал на верфи до окончания Второй мировой войны, а затем переехал в Нидерланды. Михаил первый из семьи появился на свет в Нидерландах.

Сегодня Михаил Владимирофф профессор права, эксперт по международному уголовному праву, быв.партнер юридической фирмы «Wladimiroff Advocaten».

- Какова была процедура привлечения Вас в качестве защитника в Вашем первом деле в Международном уголовном трибунале по бывшей Югославии – деле Душко Тадича?

- Когда в 1993 году был организован Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии, первым делом судьи должны были определить процедуру его работы. Все судьи, съехавшиеся в Нидерланды, а также голландские судьи, прокуроры и адвокаты были приглашены на специально организованное мероприятие. На этой первой встрече во время неформального общения я спросил судей, как они намерены приглашать защитников, ведь нельзя было объявить по всему миру, кто хочет участвовать в трибунале. Они ответили, что думали о том, что адвокатов будет назначать суд, но соответствующая процедура не определена. Я предложил свою помощь, сказал, что являюсь председателем уголовной коллегии нидерландского суда и могу составить в черновом варианте правила, по которым будут отбираться и работать адвокаты. В то время я был профессором права в университете Утрехта и пригласил одного из моих коллег – профессора из университета, а также члена нидерландской уголовной коллегии адвокатов и двух экспертов, и в таком малом составе мы разработали правила отбора адвокатов, которые были переданы судьям, впоследствии в документ были внесены некоторые поправки, но он до сих пор работает.

Примерно год спустя мне позвонил заведующий канцелярией Международного суда и сказал: «Вы были так добры, что разработали правила отбора адвокатов. Теперь у нас будет первый подсудимый. Не хотите ли стать первым адвокатом?». Я поинтересовался, сколько это займет времени, и как будет оплачиваться моя работа, на что получил ответ, что процесс продлится от 6 до 8 недель, как они предполагали, а оплата составит 200 долларов в день. Я переговорил с коллегами в моей адвокатской фирме, они не возражали, и я принял предложение. Так я получил свое первое дело. Правда, потом выяснилось, что дело растянулось на два с половиной года и что платят за день работы в суде, но не за то время, которое я трачу на подготовку, расследование и т.д. Так долго не могло продолжаться, и спустя какое-то время я сказал, что не могу так работать, поскольку мне нужно зарабатывать на жизнь, поэтому условия оплаты моей работы были изменены. Таким образом, можно считать, что я получил свое первое дело случайно.

- Каковы были главные требования к адвокатам в разработанных Вами правилах?

- Первое, вам нужен опытный адвокат по уголовным делам, который имеет по меньшей мене 10-летний стаж работы. Он должен знать не только национальное уголовное право своей страны, но и международное право, не иметь в прошлом никаких претензий по работе и владеть одним из двух официальных языков трибунала. Эти правила до сих пор действуют.   

- Расскажите об особенностях способов защиты в международном трибунале. Какие существуют у адвоката инструменты?

- Не достаточно знать законы и процедуру в своей стране. В самом начале своей работы в трибунале я ничего не знал о международном гуманитарном праве, но это не было большой проблемой, поскольку не я один был такой: и судьи, и прокуроры тоже ничего не знали об этом. Но сегодня в правила внесено новое требование: не достаточно десятилетнего опыта работы в уголовном суде своей страны, нужно также иметь представление о международном гуманитарном праве.

Другое немаловажное умение состоит в способности работать не в своей родной стране, за рубежом, где совершенно другие условия. Я как голландский адвокат, если мне нужно найти и опросить свидетеля, просто беру телефонную книгу, узнаю, где человек живет, и нахожу его, а в другой стране это сделать гораздо сложнее, нужно иметь определенные навыки проведения расследования. Ты еще должен быть изобретательным, уметь проявлять гибкость

- В своих «Рассуждениях о статусе защитника в международных судебных разбирательствах» Вы говорите о целесообразности в международных судебных разбирательствах работы в команде, в которой должны быть адвокаты с разными навыками. Как была построена работа в деле Тадича? Была ли сформирована такая команда? Могли бы Вы привести примеры такой командной работы из своей практики?

-   В деле Тадича нужны были специалисты в разных не знакомых мне областях. Например, в вопросах военной структуры в той стране, в которой я работаю. Я пригласил в свою команду сербского генерала в отставке, к которому я обращался, когда мне нужны были разъяснения по поводу устройства югославской армии.

Может возникнуть проблема, когда человек говорит, что он узнал другого человека, но не понятно при этом, он узнал человека потому, что видел его фотографию в газете, например, или он видел его в концентрационном лагере. По этому узкому вопросу я нанял голландского профессора-психолога, специалиста по распознаванию людей.

Я нуждался и в экспертах-историках по Югославии, потому что было важно разобраться, что и в какой последовательности происходило, каковы были причины происходящего, как конфликт начался и развивался, какая партия и в какой момент совершала те или иные действия, поэтому я пригласил нескольких экспертов, которые бы рассказали мне об истории Югославии за последние 50 лет. У меня был в команде английский историк, немецкий и хорватский. Также были консультанты по отдельным эпизодам.

- Какая была команда адвокатов?

- Вначале это был театр одного актера – я был единственный юрист в команде, но очень быстро понял, что так невозможно работать. Тогда я выбрал шесть моих лучших студентов из университета Утрехта и предложил им шестимесячную стажировку, и они проделали огромную работу и очень мне помогли, у меня бы ушло на это тысячи часов.

Когда дело дошло до суда, я понял, что одному мне не справиться, и пригласил коллегу из Великобритании – английского барристера. Так мы стали работать вдвоем. Я выбрал именно английского барристера по двум причинам: первое, потому что процедура международного суда похожа на английскую систему правосудия, второе, поскольку английский язык не является для меня родным, мне нужен был человек, у которого есть опыт ведения дела в суде.

По мере слушания дела в суде мы поняли, что обвинение продолжает расследование, и я решил, что необходимо проводить свое расследование со стороны защиты, поэтому я предложил пригласить еще двоих человек. Так, мой английский коллега пригласил своего коллегу английского барристера, а из моей юридической фирмы к нам присоединился мой голландский коллега. И таким образом нас стало четверо.

Через некоторое время я сообразил, что неплохо было бы пригласить местного адвоката, чтобы не вести опросы свидетелей через переводчика, и мы пригласили сербского адвоката. Нас стало пятеро. И так, впятером, мы работали до самого конца. Работа велась в разных комбинациях: иногда вдвоем с английским коллегой мы работали в суде, а другие адвокаты выезжали на место и там проводили расследование, или два англичанина в суде, а голландцы на территории бывшей Югославии, но всегда во время допроса свидетелей присутствовал сербский адвокат.

К концу процесса мне пришлось уволить сербского адвоката, потому что я ему перестал доверять. Выяснилось, что когда он опрашивал свидетелей и передавал полученную информацию мне для решения вопроса о том, кого мы будем вызывать в суд, а кого нет, он оказывал на них влияние, говорил, что они должны сказать под протокол. Опасность состояла в том, что если во время перекрестного допроса свидетель вдруг скажет, что ему югославский адвокат сказал, что нужно говорить, защита тут же будет подорвана и дело - проиграно. И когда я ему напрямую задал вопрос, зачем он это делает, он мне совершенно искренне ответил: «Это для правого дела. Мы хотим, чтобы сербская история была представлена в правильном свете». И он совершенно не понимал рисков того, что если судьи поймут, что со стороны защиты мы вешаем им лапшу на уши, то суд перестанет доверять всем доводам защиты.

Когда я попросил судей уволить сербского адвоката, они сразу меня спросили, почему. И тут я столкнулся с дилеммой, как им объяснить. Сказать им о моих сомнениях значит подорвать их доверие, не сказать – тоже подорвать доверие, ведь уже несколько свидетелей защиты были допрошены в суде. Но я все равно решил, что лучше сказать суду о своих сомнениях, и сообщил, что с какого-то времени я перестал доверять показаниям свидетелей, опрошенных этим адвокатом. В результате для сербского адвоката все плохо кончилось, потому что его навсегда лишили права работать в международном суде, а он занимал пост президента Адвокатской палаты Белграда. Но я вынужден был так поступить, чтобы защитить моего клиента. Если суд вам не верит, это подрывает доверие к вам и вашей репутации.

ЛОЖЬ СВИДЕТЕЛЯ Л.

- У прокуратуры были такие же проблемы, например, был случай со свидетелем Л. Обвинение вызвало своего нового свидетеля, которому с целью анонимности присвоено имя Л. Мы, конечно, знали его настоящее имя, но для общественности он был Л. Свидетель сказал в суде, что он серб, что был взят в плен боснийцами и работал в Боснии на боснийцев, что сожалеет о том, что он сделал, когда еще был в сербской армии. Он сказал суду, что во время его службы в сербской армии, он находился в том же поселке, где и концентрационный лагерь Трнополье, в котором он и видел Тадича в качестве охранника, а Тадич говорил, что в этом лагере никогда не был. Л. был первым и единственным свидетелем обвинения, который сказал, что видел Тадича в этом концентрационном лагере. Тадич обвинялся в том, что был охранником в концлагере, и этот свидетель описал в деталях, в каком месте, в каком здании видел Тадича.

Выслушав эти свидетельские показания, мы поняли, что что-то не то, потому что здание, которое он описывает, не похоже на то, о чем мы имеем представление, ни место, ни обстоятельства не совпадают. Поэтому нам нужно было самим провести расследование. Мы отправились в деревню Трнополье и переговорили с местными жителями, и нам повезло, так как уже на второй день мы нашли человека, который узнал этого свидетеля, назвал его настоящее имя и сказал, что видел его. Этот человек нам рассказал абсолютно другую историю. Проблема состояла в том, что судьи не будут понимать, кому из свидетелей верить. Мы думали, как решить этот вопрос, и сделали вот что.

Свидетель Л. сказал в суде, что он полный сирота, его родители, брат и две сестры умерли. А местный житель в Трнополье сообщил, что оба родителя Л. живы и живут где-то очень далеко. Мы поехали туда – «очень далеко» – с некоторыми трудностями, но нашли и отца, и мать свидетеля Л., которых я сфотографировал. Я также сфотографировался с каждым из них. По возвращении в Гаагу я выяснил, что свидетель Л. уже изменил свои показания и указал, что он не совсем корректно высказался о смерти своей матери, потому что на самом деле она не умерла, но он тогда думал, что она умерла. Я взял фотографию, на которой я был с отцом свидетеля и разрезал ее пополам. Ту половинку, на которой был отец, я искусственно состарил с помощью кирпича. Состаренную фотографию отца я показал свидетелю Л. и спросил: «Это БЫЛ Ваш отец?». Мне повезло: он ответил «да». Затем я показал реальную фотографию, на которой я вместе с его отцом, и Л. вынужден был признать, что это его отец. Ему также ничего не оставалось, как признаться, что и вся история с Тадичем выдумана.

ТРИБУНАЛ ПО РУАНДЕ

- Каковы существенные различия в ведении дел Тадича и Мусемы?

- С моей точки зрения, трибунал по Югославии работал более эффективно, его система была больше похожа на ту, к которой я привык в Нидерландах. Трибунал находился в Аруше в Танзании, где совсем другая остановка, я ненавижу это говорить, но я бы назвал ее африканской. Они работают медленно, в три часа работа заканчивается, и все идут домой. Приходится дважды, трижды просить, прежде чем они что-то делают. Это сильно усложняет жизнь. По делу Мусемы я работал с тем же английским барристером, что и по делу Тадича. Мы снимали дом на двоих в Аруше и жили там 6-7 месяцев. Мы оба признались в том, что если бы дело рассматривалось в Гааге, то все было бы гораздо быстрее. По букве закона и процедуре вроде бы все одинаково, но на практике все очень медленно. Состав международных судей в Трибунале по бывшей Югославии был эффективнее, более подготовленный и ясно мыслящий, нежели Трибунал по Руанде, куда так же входили международные судьи из разных стран: были судьи из Канады, Греции, России.   

ДЕЛО МИЛОШЕВИЧА. amicus curiae

- В чем заключались Ваши обязанности в деле Милошевича в качестве эксперта?

- Трибунал столкнулся с проблемой отказа Милошевича от адвоката. Есть несколько способов ее решения, но в данном случае трибунал выбрал amicus curiae. Если человек отказывается от адвоката, он может испортить себе защиту, сделав что-то неправильно в суде. Особенно если обвиняемый сильная личность, а Милошевич был именно таким. Когда-то он учил право, но не практиковал как юрист, и думал, что он прекрасно со всем справится. У него были свои достаточно твердые представления, свои идеи. Он орал на всех в суде и создавал хаос. Нужно было найти какое-то решение, в результате которого процесс мог бы продолжаться.

Трибунал построен на принципах состязательности, как английский процесс. Судьи озаботились тем, что будет, если Милошевич не сможет представить свою позицию, поскольку он только кричит на всех в зале суда. Настоящий профессиональный судья заботится о том, чтобы дело было представлено с двух сторон. Судьи боялись, что когда дело дойдет до защиты, Милошевич скажет, что все происходящее вообще не имеет отношения к суду.

Тогда суд назначил трех адвокатов – amicus curiae – которым было дано задание выступить перед судом и сказать все, что они сказали бы, если бы были на самом деле защитниками Милошевича. Все это было в сослагательном наклонении «если бы», потому что на самом деле у нас соглашения с Милошевичем не было, он нашим клиентом не являлся. Мы комментировали показания, которые звучали со стороны обвинения, вели перекрестный допрос свидетелей, но делали это хитрым способом. Сначала своего свидетеля допрашивал обвинитель, потом, прежде чем перейти к перекрестному допросу, мы спрашивали Милошевича, хочет ли он задать вопросы свидетелю. Он реагировал по-разному: иногда отказывался, иногда задавал вопросы, но достаточно глупые, издеваясь над свидетелями, а иногда задавал нормальные вопросы. И после этого вступал адвокат. Не всегда эффективно, но так мы работали.

Мы действовали неформально, но практически как защита. Предположим, обвинение представляло какой-то документ в качестве доказательства, мы спрашивали Милошевича, хочет ли он прокомментировать этот документ, он отказывался, и тогда мы комментировали вместо него. Трудно бывало в таких случаях, когда, например, документ требовал пояснений со стороны Милошевича, в том числе его эмоциональной оценки, потому что он мог ранее видеть его, и его отношение имело значение.

Иногда Милошевич был недоволен тем, что мы не прокомментировали какой-то документ, который свидетельствовал не в его пользу, или нашей неспособностью провести перекрестный допрос свидетеля обвинения, но он ведь нам не давал никаких инструкций, мы знали так мало, что попросту не могли сделать, что он хотел, хорошо. Он кричал на нас, что мы дураки, что должны выйти из зала суда и так далее. По какой-то причине он решил, что я самый тупой из всех адвокатов. Дошло до столкновения между мной и ним, и меня пришлось убрать из этой команды, поскольку трибунал решил, что к хорошему это не приведет. Через два месяца Милошевич умер. Конец суда.

- Правильно ли я поняла, что у Вас и других адвокатов с Милошевичем не было никаких контактов, помимо заседаний трибунала?

-   Теоретически я мог бы увидеться с ним, но поскольку он не признавал суд и не хотел защиты, то он не хотел и встречаться с адвокатами. В самом начале я пытался к нему пройти, тем более что мой дом находится в пяти минутах ходьбы от тюрьмы, но он отказался со мной встречаться. Мы работали втроем: я, тот же английский барристер, с которым я работал ранее по делам Тадича и Мусемы, и мистер Тапушкович, новый председатель адвокатской палаты Белграда. Таким образом, после того, как мне было отказано, я попросил югославского коллегу попытаться встретиться с Милошевичем, но последний назвал Тапушковича предателем и отказался с ним встречаться. В суде мы пытались с ним общаться, найти какие-то пути, подходили к нему во время перерыва. Сначала он с нами коротко, но беседовал, но когда он понял, что мы не делаем так, как он считал нужным, то он отказался общаться с нами вообще. Как только он решил, что Владимирофф идиот, он даже в мою сторону не смотрел.

- А с Тадичем у Вас сложились какие-то отношения?

- Да, отношения у нас сложились довольно хорошие. Он даже был благодарен нам за работу, которую мы делали в команде. Тадич понимал, что мы делаем, правда, мы и поясняли ему многое. Он осознавал, что мы не могли сделать невозможного. Я познакомился с его женой и детьми, когда мы проводили расследование в его стране, и жена нам тоже была благодарна.

Отношения с Мусемой были совсем иными, более дистанцированными, и это было связано с характером обвинения. Тадич по крайней мере нам объяснял, что он делал и почему. С Мусемой такого не было, мы вообще не обсуждали вопрос виновности или невиновности, мы просто держали дистанцию, и на этом все.

Когда закончился процесс Тадича, он мне написал письмо, и я ему ответил. По его освобождении мы тоже обменялись письмами, но это были письма вежливости. Я, например, ему написал, что надеюсь, что он вернется к нормальной жизни, что у него все сложится и просил передать привет жене. Было что-то человеческое между нами. С Мусемой такого не было, он всегда держал дистанцию, мы не писали друг другу, я даже не знаю, на свободе он или нет. Думаю, что нет, потому что срок его заключения не закончен.

КРОВАВЫЕ АЛМАЗЫ ЧАРЛЬЗА ТЕЙЛОРА

- Президент Чарльз Тейлор, который также был моим клиентом, – совсем другая история, он был полным негодяем. Милошевич был умный манипулятор, возможно, он поэтому и стал президентом. Чарльз Тейлор был президентом Либерии и предстал перед Специальным судом по Сьерра-Леоне. Конфликт между Сьерра-Леоне и Либерией разгорелся по поводу так называемых кровавых алмазов. Как защитник Тейлора я занимался чисто юридическим вопросом – вопросом иммунитета, чтобы его не убили. И это было до того, как процесс начался, поэтому я не проводил никакого расследования ни в Либерии, ни в Сьерра-Леоне. Мы с моим английским коллегой Стивеном Кеем вели работу относительно уголовной ответственности главы государства в международном или национальном суде, и имеет ли право суд привлекать к ответственности главу государства. В этом деле были всякого рода сложности с тем, что Тейлор сначала бежал в Нигерию, где попросил и получил политическое убежище за взятку, потом в Нигерии сменился режим, и новый президент потребовал еще денег, которых не было, и поэтому Тейлора лишили статуса беженца, арестовали и выдали трибуналу. Непосредственно перед началом судебного процесса Чарльз Тейлор решил сменить защитников и нанял американского адвоката.

- Какова была процедура вхождения других адвокатов в дело Тадича и как оплачивалась их работа?

- Нам всем платил суд. Я каждый раз обращался к суду с просьбой разрешить привлечь к работе дополнительного адвоката, и каждый раз суд шел мне навстречу. Это было первое дело, судьи понимали, что создаются стандарты профессиональной работы, очень важно, чтобы у подзащитного были все возможности строить защиту так, чтобы был соблюден принцип справедливого суда.

Интересно, что голландский адвокат Альфонс Ори, мой партнер в адвокатской фирме, которого я привлек в дело Тадича, впоследствии стал судьей. Через год после завершения работы по делу Тадича он был приглашен стать судьей Верховного суда Нидерландов напрямую из моей адвокатской фирмы. Два года он был судьей в Верховном суде Нидерландов, а затем Нидерланды получили возможность номинировать одного судью в международный суд и обратились с этим предложением к Альфонсу Ори. Он согласился и поехал в Нью-Йорк, где Совет безопасности ООН его назначил в Югославский трибунал, в котором он проработал до декабря 2017 года. Теперь он работает с нами в команде и является моим хорошим другом.

Беседу вела Ольга Шушминцева

Перевод: Мария Разумовская, Ольга Шушминцева

Фото: Сергей Унру